– Женька, стой! – Наш конюх Наташа Белова нагнала меня у входа в спортивную конюшню. Голос ее звучал испуганно. – Тебе что правда Полиандрова сказала Громовержца седлать?

– Да, в чем проблема? – спросила я, перехватывая поудобнее тяжеленное красивое седло, не чета вечно разваливающимся седлам в учебке.

Наташа смотрела на меня как-то странно. Потом будто решившись на что-то, шепнула:

– Ты знаешь, что он неделю стоял?

– Неделю? – мне вдруг резко перестало хватать воздуха, сердце больно ударило в ребра.

– А может и больше! – Теперь Наташка тараторила не переставая. – Она что, одурела что ли – неопытной девчонке такого монстра давать? Ни стыда, ни совести! Сама должна спортивных отрабатывать. Они, тренера, за это деньги получают. Ты вообще знаешь, что она Громовержца – сколько бы он ни стоял – сначала на корде до мыла гоняет, а только потом верхом садится… А ты… Ты хоть раз галопом ездила? Как с ним справишься-то? Он же тебя по стенке размажет.

Размажет. Тем более, что занятий с галопом у меня еще не было. Вообще, это мое первое настоящее занятие. Я еле удерживала выскальзывающее, ставшее вдруг неподъемным, седло.

– Чего стоишь, молчишь? – Наташку было не удержать. – Беги, проси ее, пусть другого даст.

– Может она что напутала? – Услышала я свой голос как бы со стороны.

– Ну да! Конечно, «напутала». Зла не хватает! Над своим коноводом – и так издеваться. – Наташа с силой толкнула меня к выходу, где располагались каптерка и аммуничник, из глубины которого доносился такой знакомый голос Полиандровой. – Иди давай!

На внезапно ставших слабыми ногах, я дошлепала до аммуничника, как смогла поставила у двери седло, и сверху начала прилаживать уздечку.

– Это что еще такое? – Надо мной стояла Виктория Борисовна Полиандрова. Мастер спорта и мой непосредственный начальник, милостиво разрешившая мне, своему новому помогающему-коноводу, бесплатно посещать занятия в школе верховой езды, в которой она преподавала. Человек, которого я должна бы боготворить. Однако, почти все в ней мне отчаянно не нравилось. Это была высоченная, худая женщина, резкая и хлесткая, как бич, который она постоянно носила с собой. Короткий ершик ее жестких вьющихся волос не под силу было смять ни одному конкурному шлему, а голос – включись он на всю мощь – посрамил бы любую сирену.

– Что это такое, я спрашиваю? – повторила она вопрос.

– Извините, – пролепетала я, – вы мне дали седлать Громовержца. А говорят, что он неделю стоял и…

– И что? – Полиандрова смерила меня взглядом и презрительно искривила губу. – Ты же хотела в спорт? Вот он твой шанс. Или струсила?

Нет, не струсила. Кажется. Может если только чуть-чуть.

Я опустила глаза на свои коричневые, зашитые в нескольких местах рейтузы, игравшие роль бриджей, на голенища кирзачей, отстающих далеко вперед от моих ног. Покачала головой и медленно пошла к деннику назначенной мне лошади.

Громовержец. Наверное, такое имя у него было не случайно. Огромный, гнедой жеребец с шикарной шеей и длинными, пышными гривой и хвостом стоял передо мной. Его широкие ноздри не проходили между прутьями решетки, а глаза, темные и блестящие, казались совсем маленькими на фоне большой, высоко задранной головы.

Про Громовержца я знала мало. Он стоял на одной спортивной конюшне нашего КСК, в то время как я помогала на другой. Ни его порода, ни история появления не были мне известны. Кажется, он пришел из троеборья, и его дали Полиандровой работать на какое-то время. Кажется, кто-то рассказывал, что Полиандрова была им недовольна. Но все эти «кажется» мне сейчас мало чем помогали.

 Я взяла уздечку покрепче в руку и вошла в денник. Движения мои были дерганными, рваными.

Нервы, наверное. Хотя, чего тут бояться. Полиандрова отлично знает, что я умею пока только шагать и чуть-чуть рысить. Не могла же она и в самом деле дать мне коня, которого нельзя контролировать?

Нет, конечно! И все те разговоры, которые я краем уха слышала от старших девочек – что Громовержец на тренировках то стоит не продвинешь, то таскает и не управляется – это все преувеличение и враки.

На самом деле это добрый, все понимающий конь. Вот он и уздечку позволил надеть без проблем, и чиститься дает охотно, и хвост разобрать. Подвинулся даже, пропуская меня с седлом в денник.

Седлаю, а у самой руки дрожат. Так, отставить слабость! Лучше подтяни еще подпругу, пока он сдулся. И жди команды выводить.

Скорее всего, Полиандрова его для себя сказала седлать, а меня просто попугать решила. Зачем? Впервые эта мысль появилась в моей голове, пока я в ожидании стояла в дверях, поглаживая раздувающиеся ноздри жеребца.

К ее основному коноводу, Олесе, у Виктории Борисовны совсем другое отношение, с ней она по-сестрински дружна. Но Олеся теперь уже сама спортсмен, без малого кандидат в мастера спорта. Ей тоже нужен был коновод, и конюх Наташа Белова предложила ей меня.

Я коновод коновода, и рада – словами не передать. Каждый день после школы лечу на конюшню, чищу и седлаю лошадей для обеих моих спортсменок, а потом в манеже забираюсь на трибуны и сверху смотрю не отрываясь на священнодействие коней и всадников подо мной. Стараюсь запомнить каждое движение, понять каждое слово. И, конечно, жду как чуда возможности пошагать моих подшефных лошадей после тренировки.

Меня подкидывают на лошадь, покрытую попоной. До стремян не дотянуться, но я стараюсь сидеть очень прямо, как нарисовано в книжках. Изо всех сил тяну пятку вниз, носок вверх, и тихонько кончиками пальцев поглаживаю коня по влажной от пота шее.

Такое счастье – сидеть в седле! Я столько об этом читала, столько тренировалась дома. Но все книги и скрипучий стул с положенной на него подушкой – это совсем не то.

Мимо меня на строевой рыси проплывают девочки из школы верховой езды. Они моложе меня, но у их родителей есть деньги на занятия. У меня – нет.

– Что ж ты не сказала, что ты сирота? – спросила меня как-то Олеся.

– Я не сирота, у меня бабушка есть.

– Ох Женька, тяжело тебе будет в жизни, такой застенчивой. Ладно, посмотрим. Неужели у Полиандровой для хорошего человека лошади не найдется? Она только из-за границы вернулась, сейчас добрая. Я с ней поговорю.

Коновод у нас на конюшне – явление обычное. Чаще всего это девочка, помогающая спортсмену ухаживать за лошадью за возможность ездить верхом. Если спортсмен тобой доволен, то дает пошагать коня после работы. Если и дальше себя зарекомендуешь – может даже устроить в школу верховой езды. И потом, если совсем повезет и тебя заметит его тренер – есть шанс когда-нибудь самому стать спортсменом. Вот как Олеся. Она мне рассказывала, что тоже сначала пришла к Полиандровой помогать, а потом постепенно начала прыгать и участвовать в соревнованиях.

Но все меняется.

– Я ведь тоже ничего не платила. Ты меня на учебных сажала. – Спокойная всегда Олеся горячилась и жестикулировала.

– Время было другое. Сейчас за все надо платить, – голос Полиандровой звучал глухо.

– Ладно тебе, Вик…

Полиандрова бросила взгляд в мойку на свою любимую кобылу, благодарно вытянувшую ногу под струей холодной воды, на мои красные руки, сжимавшие тугой шланг, и сказала:

–  Хорошо, пусть приходит по воскресеньям.

И я начала приходить каждое воскресенье к десяти часам на занятия четвертой, сильной группы. Помогала опаздывающим или неуверенным в своих силах детям чистить и седлать вверенных им коней. Дальше выходила с Полиандровой в предманежник и целое занятие стояла с ней в центре, слушая скучные монологи о валюте, шмотках, косметике и наблюдая за тренировкой. Потом, уже перед самым концом, когда утомленные всадники отшагивали лошадей, Полиандрова подзывала одного из них, сажала меня вместо него и приказывала двигаться рысью в центре круга.

Но мудрые учебные лошади лишь шагали, не обращая никакого внимания на мои жалкие попытки сменить аллюр. Лошадь не дура, с чего бы ей вдруг куда-то снова бежать, если она только что честно отработала свой час, и все остальные ее товарищи мирно шагают.

К счастью, минуты моего позора были недолгими. Очень скоро бесстрастно взиравшая на это Полиандрова командовала: «Смена, стой! Спешиться!», и мы возвращались в конюшню.

Недавно Олеся спросила меня о моих тренировках, и я честно ответила, как есть. Тем же вечером они с Полиандровой сильно друг на друга кричали, голоса их эхом раздавались в коридоре. Я старалась не слушать, но, когда речь о тебе – это не всегда получается.

– Ты что не можешь давать ей какую-нибудь учебную клячку на целое занятие? У тебя их всегда больше, чем приходит детей.

Полиандрова в ответ кричала что-то про нищих побирушек, и что ей надоело забесплатно возиться. Слов Олеси я не разобрала, а потом Полиандрова выделяя каждое слово сказала:

– Хорошо. Теперь все будет иначе.

И сегодня, действительно, все было иначе.

– Что ты вечно последняя входишь? – рыкнула на меня Полиандрова, когда я после всех ее учеников появилась на распределении лошадей в каптерке.

Разве иначе надо? Они платят, я нет. Знала бы она, как мне стыдно каждый раз, когда я стою в толпе среди них и их родителей!

– Наглей надо быть! Ладно. Бери снаряжение на Громовержца. – Она оторвалась от журнала, где отмечала посещения и как-то странно посмотрела на меня. – Будет тебе настоящая тренировка.

Моя первая, настоящая, полноценная тренировка. Как долго я об этом мечтала. С раннего детства спросите меня, что для тебя самое главное – без колебаний отвечу: хочу быть с лошадьми. Хочу в спорт. Пройти через все испытания, падать, подниматься, еле ходить после тренировок, но потом прочно сесть в седло и стать «конником-спортсменом», как я когда-то давно, когда мне было лет пять, на вопрос «кем хочешь быть», гордо отвечала всем соседям из нашего дома.

Главное – не отступать, терпеть и много работать. Если смогу и не сломаюсь, то стану как они – Олеся и Виктория Борисовна. Они ведь ненамного старше. Олеся только закончила школу, Виктория Борисовна – институт…

– Выводи! – прозвучала вдруг команда прямо над моим ухом. Я подняла голову и почти в упор столкнулась со взглядом острых светло-коричневых полиандровских глаз. – Что заснула? Шевелись! Жеребцы идут первые.

Такое симпатичное лицо и такой немелодичный голос.

Ну ничего! Я спиной открыла дверь денника, торопливо надевая на голову белый велосипедный шлем. Жеребец медленно зашагал рядом со мной по направлению к предманежнику. Несколько раз он сильно дернул головой, стараясь вырвать повод, но поводья я держала крепко.

Эх, если бы и мои ноги были бы так же крепки. Первый раз в жизни у меня дрожали колени.

В предманежнике я попыталась подтянуть подпругу еще хоть чуть, но мокрые уже пальцы бессильно скользили по приструге. Забраться на такую махину тоже было делом непростым, но не зря же я столько тренировалась дома, делая шпагаты и полушпагаты почти каждый день – залезла.

Громовержец дал на себя сесть без проблем, даже сам направился на стеночку и спокойно пошел по ней направо, периодически потряхивая головой.

Моя единственная надежда была в его огромном росте и массивности. Надеялась, что такой неповоротливый с виду зверь вряд ли сможет двигаться быстро, даже если захочет. Даже если он долго стоял. Как я ошибалась…

Полиандрова в центре предманежника размотала бич.

– Так, Громовержец первый. Давай, двигай его! Что ты там жмешься?

Я никогда не вела смену. Тем более, на спортивной лошади. Тем более на жеребце. У меня не было опыта, но даже я почувствовала, что Громовержец, как только вышел вперед, начал пританцовывать, поигрывая мускулами на каждом шагу. Все его огромное кирпично-красное лоснящееся тело задвигалось под седлом как отлаженная машина, единственное стремление которой было – двигаться только вперед. Ничто не могло уже остановить его.

– Смена, рысью марш!

Голос Полиандровой не хуже бича ударил по нервам нас обоих. Жеребца не надо было понукать, он рвался вперед, дрожал от возбуждения.

Сердце мое отчаянно застучало. Я изо всех сил сжала повод, прихватив шикарную гриву жеребца обеими руками. Мне не потребовалось даже притрагиваться к нему кирзачами. Громовержец прекрасно слышал и понимал все, что происходило вокруг. Отлично ориентировался он в предманежнике. И хорошо понимал, что я не могу им управлять, и от каждого темпа его тряской рыси болтаюсь на нем все сильнее.

Если бы только я могла ему соответствовать. Я, до этого рысившая только пару раз на вечно уставших учебных лошадках, которых надо было очень постараться, чтобы заставить пробежать лишний шаг, но отнюдь не сдерживать.

Где-то через полкруга, он пошел быстрее.

–  Помедленнее! Ты что не видишь, смена не успевает за тобой? –  Прозвучало с середины предманежника.

Но я уже ничего не видела. Вся моя забота, все силы сосредоточились лишь на одном – удержаться на рыси. Знала, что на тренировке репризы рыси идут по десять минут и сжав зубы терпела, старалась не свалиться вперед, вправо, влево. Я уже не попадала в такт, просто висела, провалив ноги глубоко в стремена и схватившись за повод, гриву и часть седла с вальтрапом одновременно.

Толчки снизу шли беспрерывно, сбивая и без того мой шаткий баланс. Конь почувствовал это, пошел еще быстрее. Мы поравнялись с хвостом смены, взяли немного в центр круга и помчались вдоль замерших, казалось, лошадей, все прибавляя и прибавляя ход. Мир слился для меня в непрерывный поток разноцветных полос, подпрыгивающих и проносящихся мимо. Сузился до моего дыхания, до желания исчезнуть куда-то, и чтобы все поскорее кончилось.

– Стоять! – неслось нам вслед, но остановить Громовержца было уже невозможно.

Конь перешел на галоп. Краем сознания я еще успела отметить, что это был первый в моей жизни галоп, но потом мне уже было некогда думать.

Я никогда не предполагала, что лошадь может двигаться так стремительно. На соревнованиях и тренировках спортсменов все это выглядит по-другому, со стороны и не так страшно.

Мы пулей пролетали круг за кругом и вновь и вновь проносясь вдоль лошадей.

Признаюсь, я совершенно не пыталась управлять им. Моим единственным стремлением было лишь удержаться, пережить эту страшную гонку. Я никогда не падала с лошади, и упасть с такой высоты и на такой скорости… Даже не представляла, что будет, не хотела и думать.

Но вдруг с середины предманежника голос-сирена включился на полную мощь:

– Ты мне совсем коня угробишь! Так, сейчас, будешь учиться падать. Давай быстро, ноги из стремян и прыгай!

Это был приказ ослушаться которого я не могла. Я прекрасно знала, что такое спортивная лошадь, как она дорого стоит. И, конечно, важнее она, а не я в данной ситуации.

– Падай! – раздалось снова, громко и четко, будто Полиандрова находилась совсем рядом у моего плеча.

Как во сне я сбросила стремена, на которые каким-то чудом еще опиралась, отцепила, судорожные сжатые пальцы от седла и гривы, и чуть съехала на правый бок. Это же совсем не страшно, я видела, как многие падали с лошадей и с ними ничего не случалось.

– Давай! Повод не отпускай!

Да, я видела падения много раз, но сейчас что-то пошло не так. Жеребец именно в этот миг почему-то решил поменять направление, также отклонился вправо, и на полном галопе помчался через центр предманежника, где стояли собранные в кучу препятствия, лежали брусья, откосы, металлические калабашки. И я не поняла, в какой момент полетела с него в сторону этой кучи.

Мне потом говорили, что из-за препятствий я упала полусидя, успела еще удариться головой о об одно из них, и лишь потом завалилась набок. Но всего этого я не помню. Помню только, что на какой-то момент не могла дышать, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Помню, как меня трясли, а моя голова в велосипедном шлеме стукалась о стоящий рядом откос.

– Ты можешь встать? Скажи что-нибудь! – кричала Полиандрова, и впервые в ее голосе я услышала что-то отличное от презрения. Ее глаза и рот были широко раскрыты. Пальцами, как клешнями она больно обхватила мои плечи, помогая подняться. Ноги меня не держали.

Я не помню, как оказалась в ее комнате, порог которой простым смертным даже переступать не дозволялось. Лежала на большом диване и бессмысленно гладила мягкий ворс обивки раскрытой ладонью.

Меня тошнило, дыхание перехватывало от боли, а мысли плавали где-то далеко. В комнате время от времени раздавались голоса. Кто это был – не знаю. Я запомнила только несвязный шепот:

– А если?

– Да кто узнает? Но ты, конечно, дала маху.

– Она сама виновата…

Полиандрова долго отпаивала меня каким-то чаем. Сказала, что в ближайшие дни мне приходить не надо, и что со своими тремя лошадьми она все сделает сама. Настойчиво просила никому ничего не говорить. Заставила расписаться в толстой тетради, на обложке которой от руки были написаны две большие буквы «ТБ». И постоянно, вроде как самой себе, повторяла:

– Все пройдет, ничего страшного. – И еще: – Я не знала.

А потом вдруг в ней что-то переключилась.

– Но ты… ты сама виновата! Зачем последняя в очереди встала? Ты мой помощник, должна была всех растолкать и первая на распределение лошадей прийти. Что ты вечно такая мямля? Ходишь, как в тумане.

Я хорошо помню, как тогда в последний раз посмотрела с близкого расстояния в ее светлые коричневые глаза. Смогла произнести: «До свидания!», и медленно вышла из комнаты.

Был декабрь, ярко светило солнце. Обычно я возвращалась с конюшни поздно и солнца не видела. Сегодня оно слепило. Кружилось голова, и спина была как будто не моя. Я уже понимала, что со мной что-то не так, что-то серьезное, но глубину проблемы не знала.

Больше всего меня заботило, как скрыть это от бабушки.

Я с трудом залезла в автобус. Серый облезлый компостер пробил мой билет, оставив в нем множество дыр. Это хорошо, значит, не будет заметно, что старые дырочки в билете я перед этим расправила. Мимо пронеслась машина. Яркая. Иномарка, наверное. «И все идет по плану…» донеслось из ее приоткрытого окна.

По плану? Прижавшись лбом к холодному поручню-столбу, я закрыла глаза. Поймала странное ощущение. Возможно, Полиандрова права, я все это время до сих пор спала, и лишь сейчас проснулась.

Детство кончилось. Я выжила в схватке с Громовержцем, но основная моя битва только начиналась.

Екатерина Кассесинова
(октябрь, 2023)

Пашка стоял перед отцом, виновато опустив голову.

– Это что за желание такое? – Гремел отец. – У всех дети как дети! Кто снегокат на Новый Год требует, кто этот… как его… квадрикоптер. А ты чего? Лошадь он хочет погладить. Тьфу!

Отец махнул рукой и пошел на кухню к матери:

– Слышала, что удумал? Лошадь ему подавай… Откуда, скажи, он вообще всего этого набрался?

– Мне почем знать? – Устало пробормотала мать. – И вообще, тебе же проще. Свози его на конюшню, и всего делов.

– Да я из принципа, – отец уже затихал. – Свожу, конечно.

В розовом свете январского утра конюшня казалась огромной заколдованной гусеницей, окаменелой и таинственной, со множеством мелких окошечек-дыхалец по бокам. К воротам-рту тянулась узкая дорожка из желто-коричневых соломинок, постепенно расширяясь перед самой дверью.

Отец чуть задержался на пороге. Пашке даже показалось, что они повернут назад; именно сейчас, в этот самый миг, когда они так близко. Но отец протянул руку, схватился за большое кольцо, висящее на двери, и дернул.

Дверь отворилась тяжело, с каким-то чавкающим звуком, наверное, за счет прибитых к ней толстенных резиновых накладок. «Для тепла», успел подумать Пашка, поправляя очки. А потом он уже больше ни о чем не думал.

В ноздри ему ударил густой запах, необычный, но странно приятный. Очки сразу запотели. Он лишь смутно видел перед собой длинный просторный коридор и коричнево-серые пятна стен справа и слева.

Пашка по опыту знал, что пытаться протереть стекла очков мокрой варежкой бесполезно. Оставалось только расстегнуть воротник пальто, поднять голову повыше и терпеливо ждать, пока очки прояснятся сами.

– Утро доброе, молодые люди. С чем пожаловали? – Раздался вдруг голос из глубины коридора. Зашуршали шаги, навстречу к ним шел человек. Пашка не мог его видеть, но по голосу понял, что этот человек имел все права здесь находиться, а они – нет.

– Лошадок посмотреть мальчик захотел, – сказал отец, как бы смущенно. И добавил. – Доброе утро.

– Посмотреть – дело хорошее. Только сперва надо бы разрешения спросить. Хотя бы у меня, у конюха. – Человек подошел ближе и наклонился к Пашке:

– Ты чего это нос задираешь?

– Я не задираю, я очки сушу, – ответил Пашка, отворачиваясь. Сквозь оттаивающее пятно в середине стекол он уже начал различать решетки на стенах коридора, и неясные тени, двигающиеся за ними в темноте.

– Да я шучу. Сам в очках с детства. Лошадок, значит хочешь посмотреть. А зачем?

– Нравятся… – Пашка даже скривился от того, как глупо и по-детски прозвучало такое объяснение. Но его собеседник, казалось, ничуть не удивился:

–  Нравятся. Все здесь так говорят.

– Он нам с матерью все уши прожужжал, – сказал отец. – Книги про лошадей сам находит, читает – не оторвешь. Рисует на уроках только лошадей. А теперь вот на Новый Год пожелал коня вблизи увидеть. Заветное желание, говорит… Эх. До лошадей ли, в наше-то время?

Отец замолчал. Пашка молчал тоже. Вдруг он почувствовал твердую руку на своем плече:

– Ну раз так, давай, познакомлю тебя с нашим Герцогом.

И конюх шагнул к ближайшей решетчатой двери. Он откинул задвижку и толкнул дверь в бок. В проем медленно как во сне начал выдвигаться огромный черный зверь. Косматая голова его чуть изогнулась на толстой необъятной шее и сразу потянулась к Пашке. В глубине помещения угадывалось длинное массивное туловище, которому, казалось не будет конца.

Отпрянуть Пашка не успел. В его руки уткнулись живые теплые губы, а перед самым его лицом ходуном заходило большущее плюшевое ухо, все покрытое шерстью снаружи и изнутри.

– Это наш Герцог, а по-простому Григорий, – торжественно представил конюх черного коня. – Да ты сними варежки, не бойся.

– Я не боюсь.

Пашка действительно не боялся. Впервые в жизни он стоял рядом с настоящей лошадью. Он столько читал о них, столько думал. Но что сейчас делать – не знал. Сейчас ему хотелось просто обнять этого большого теплого коня за шею, прижать покрепче и никогда не отпускать. Или, лучше, сесть на него верхом и проскакать по заснеженному полю. Чтобы снег из-под копыт, и грива по ветру, и метель в лицо…

– Что, нравится? – Голос конюха вырвал его откуда-то совсем издалека. Он очень внимательно смотрел на мальчика.

– Да, – только и смог вымолвить Пашка, не в силах оторвать пальцы от теплой меховой шеи Григория.

– Ну тогда приходи к нам на занятия после праздников. Если, конечно, твой папа разрешит. Ты Григорию понравился, значит, человек хороший. Конник. Наш человек.

Григорий вдруг топнул копытом и качнул своей большой мохнатой головой вверх-вниз будто в знак согласия. Пашка поднял глаза на отца и увидел, что тот впервые за сегодня улыбается.

Екатерина Кассесинова
(сентябрь, 2023)