Алмаз-слонопотам

Точно уже не помню, откуда на нашей конюшне появился Алмаз. Крупного роста, длиннющий русский рысак^[1], красно-рыжий со светлыми прядями в густой гриве и хвосте.

Алмаза определили в конкур^[2]. Когда он выходил в манеж, многие спортсмены на него заглядывались, но, откровенно говоря, никто никаких спортивных надежд на него не возлагал. «Ну разве может рысак хорошо прыгать и не сбивать жерди своими толстенными ногами?..» – неслось со всех сторон.

И на бесперспективном коне просто ездили по очереди все спортсмены нашей конюшни. Прыгать пытались, конечно, но, как и предполагалось, не особо хорошо это выходило, и постепенно за массивность свою и топотучесть получил Алмаз прозвище Слонопотам.

Как раз в это время пришел к нам в группу мальчишка по имени Рустам. Он был малого роста, худенький, смуглый невероятно, и с большущими черными глазами, всегда широко распахнутыми, будто он вечно удивлялся чему-то. Рустам говорил по-русски очень медленно, часто ошибался в произношении и понимании некоторых слов, и потому больше молчал и лишь смущенно улыбался.

Мальчиков у нас можно было по пальцам пересчитать, и встретили мы молчуна без подколок. А когда узнали, что у него уже есть первый разряд^[3], так вообще с уважением относиться начали.

И вот однажды, достался маленькому, подвижному Рустаму тот самый неповоротливый Алмаз-слонопотам. Случилось так, что в тот день была прыжковая тренировка, и Рустам с Алмазом сходу должны были начать прыгать.

Сначала никто ничего не понял. Всадники по очереди заходили на невысокое одиночное препятствие, и также по очереди спокойно преодолевали его. Раз, другой, третий. Потом тренер удивленно присвистнул, и мы начали приглядываться.

Алмаз, этот неуклюжий, вечно путающийся в ногах слонопотам Алмаз прыгал вместе со всеми. На равных, если не лучше! Он сам охотно шел на препятствие и аккуратно подгибал ноги, стараясь не зацепить жерди. Галоп его перестал вдруг быть тяжеловесным и сонным. Удивительно послушным и умелым оказался Алмаз в руках Рустама.

Наш тренер тоже это заметил, и решил закрепить за Рустамом коня.

С тех пор они всегда были вместе – Алмаз и Рустам. На конюшне, в манеже, при кратких выездах в поля. И чувствовалось, что это общение нравится обоим. Они как-то сразу совпали, был в их отношениях дух какой-то бесшабашной мальчишеской солидарности.

Когда они лихо носились по манежу, играючи проходя крутые повороты и прыгая из любых, самых невозможных, положений, многие бывалые конники останавливались, чтобы на них посмотреть. Хрупкий как черный паучок Рустам и большой огненно-рыжий Алмаз на галопе и в прыжках почти сливались в одно целое. Их слаженность и взаимопонимание поражали.

При этом огромный Алмаз очень трепетно относился к своему юному другу. Никогда он не пытался высадить Рустама из седла или как-то обидеть его. Напротив! Один раз я видела, как Рустам после рискованного и опасного прыжка наискось вдруг потерял равновесие и начал резко клониться в бок. Алмаз среагировал моментально. Он тут же сделал быстрое, почти неуловимое движение шеей и плечами, и поймал, поправил всадника на своей спине, а затем терпеливо ждал, когда Рустам выпрямится и поймает стремя.

Прыгал Алмаз всегда с огромным запасом. Препятствия сбивал редко. Причем, один раз зацепив жердь, в следующий раз выше поднимал ноги. Постепенно, благодаря тренировкам к скорости и мощности прыжка его прибавились гибкость и маневренность, и прозвище Слонопотам как-то само по себе исчезло, будто его и не было вовсе.

Однажды вечером тренер поставил высоту 150 см и Алмаз легко перемахнул препятствие. Тренер попросил повторить – снова чисто, да с таким запасом высоты, что все ахнули. Рустам счастливо смеялся. Алмаз, получив из его руки кусочек сухарика, довольно хрумкал угощение. И все за них радовались, знали, что недалек тот день, когда Алмаз привезет Рустаму КМС^[4], а то и повыше.

Но утром следующего дня все изменилось. Ведущей спортсменкой у нас была мастер спорта с говорящим именем Стелла^[5]. У Стеллы уже были две основные лошади, на которых она успешно выступала. Но, как говорится, хороших лошадей много не бывает. Позавидовала Стелла успеху молоденького мальчишки, и упросила тренера отдать ей Алмаза для тренировок и последующих выступлений.

Главным для тренера всегда были только победы, количество выигранных призов спортсменами его команды, а кто из них привезет желанный кубок – не важно.

Мнения перворазрядника Рустама никто не спрашивал. Что он может? У Стеллы, конечно, опыта больше, чем у сопливого новичка. Так, наверное, рассуждал тренер, отдавая Алмаза звезде нашего конкура. Не учел он только одного – мнения коня…

В первый же день в манеже начало твориться что-то невероятное. Алмаз, который в последние несколько месяцев работал только с Рустамом, знал только его руку и дружеское обращение, вдруг оказался в чужих, более жестких руках.

Все началось еще на разминке. Если Рустам, интуитивно чувствуя темперамент своего могучего товарища, в начале тренировки всегда давал Алмазу немного подурачиться и выпустить пар, то наша Стелла подобные глупости на дух не выносила.

Со скрученной в бараний рог шеей шел конь по манежу, медленно роняя пену с напряженных губ. Алмаз мотал головой, сопел, подкидывал задом, просился вперед, но Стелла, размяв его лишь пару кругов, сразу железной рукой направила на препятствие. И… пролетела мимо, затормозив только в дальнем углу манежа.

– Он просто не понял – закричал тренер. – Давай заново.

Обнос^[6] повторился. И на следующем препятствии тоже. А потом мы услышали ругань, топот ног и свист хлыста. Алмаз, которого никто никогда не бил, хрипел и вырывался, не понимая происходящее.

Еще один заход на препятствие. Прыжок… и грохот разлетающихся в разные стороны жердей.

Снова свист хлыста, еще, и еще. И тихий стон Рустама около меня. Как временно безлошадный, он был приставлен помогать мне в манеже восстанавливать разрушенные препятствия. Рустам стоял, зажав рот рукой, большие черные глаза остекленели.

– За что? За что ты наказываешь его сейчас? – Орал не выдержавший уже тренер.

– Он даже не пытается поднять ноги! – С красным от ярости лицом бушевала Стелла.

– Хватит на сегодня. В следующий раз попробуешь.

Но и в следующий, и во все остальные разы результат был тот же самый. Алмаз, казалось, утратил свою былую гибкость, способность брать любой высоты препятствие чисто и без проблем. Иногда он и правда даже не старался поднять ноги. Просто выносил жерди грудью и останавливался.

Или, наоборот, конь не останавливался вовсе. Стелла меняла трензельное железо^[7], каждый раз выбирая все тоньше и строже, но это не особо помогало. Алмаз-слонопотам, словно вспомнив свое рысачье прошлое, таскал ее по манежу и на рыси, и на галопе, совершенно не разбирая направления и часто врезаясь в стены, препятствия, лошадей. Находиться с ним в манеже боялись.

Один раз после очередного повального прыжка, Стелла не могла остановить Алмаза несколько кругов. Наконец он на полном скаку влетел в угол манежа, и вдруг захрипел как безумный и начал биться вперед, пытаясь запрыгнуть на высокий дощатый борт, ни за что не желая выходить, никого и ничего не слыша.

Стелла бросила коня прямо там в углу. Спрыгнула со словами:

– С меня хватит. Он безнадежен! – И ушла пешком через весь манеж, размахивая хлыстом в такт широким шагам.

Я хорошо помню тот день. Помню, как подозвали Рустама, чтобы он забрал Алмаза из угла. Помню, как он подбежал к коню, схватился за повод, и почти сразу же выронил его из рук.

– Пойдем… со мной! – Неестественно громко прозвучал ломкий голос Рустама в наступившей тишине. Дрожащие пальцы мальчишки осторожно легли на широкую шею Алмаза, всю в белых полосах от подсыхающего пота, и они медленно зашагали рядом, склонив головы. Ладонью свободной руки Рустам то и дело вытирал катящиеся по лицу крупные слезы, в уголках стертых губ Алмаза запеклась кровь.

С того дня, Алмаз снова перешел к Рустаму. Без особого указания, но все всё понимали. Тренер долго не разрешал им прыжковые тренировки, да Рустам и не настаивал. И без прыжков перемена в Алмазе была разительная. Словно невидимый тумблер щелкнул, и конь снова стал собой.

Щадя травмированный рот Алмаза, Рустам после лечения долгое время работал его на провисшем поводе, а когда тренер не видел, и вовсе повод бросал, спокойно управляясь на всех аллюрах корпусом и ногами.

Мальчишка как-то резко вырос, повзрослел. Взгляд его навсегда утратил то доверчиво-удивленное выражение, какое бывает у жеребят и детей. Вместе со сменой голоса начал меняться характер.

Однажды в манеже собралась вся конюшня. Тренер, называл это зачетом. Дважды в год он выставлял небольшой маршрут^[8], и каждому всаднику надо было пройти его на закрепленной за ним лошади.

Первой на старт вышла Стелла на одной из своих основных лошадей. Без особых проблем преодолев маршрут, она отдала кобылу коноводу и села на трибуны рядом с тренером наблюдать за прогоном остальных.

После нее выступило еще несколько всадников с разным результатом. И потом вдруг вышел Алмаз. Сидевший на нем Рустам, с вызовом поднял голову и поглядел на трибуны.

– Я же просил не выводить его, – закричал тренер, косясь сперва на Стеллу, потом на решительно настроенного паренька. – А ладно, что уж теперь, – махнул он рукой.

И они прыгали. Точно и плавно, слаженно, как раньше. Когда холеное медно-красное тело Алмаза взмывало над препятствиями, я не зажмуривалась в ожидании звуков повала^[9]. Знала, что их не будет.

Не замечала и кипящую от злости звезду Стеллу. Во все глаза смотрела я на стройную фигурку Рустама, гибко пригибающуюся к мощной шее Алмаза на каждом прыжке. Видела счастливейшее лицо мальчишки и слышала размеренное, в такт галопу фырканье коня. И на финише, сорвавшись с места вместе с остальными обитателями конюшни, хлопала до пожара в ладонях. Тренер долго не мог утихомирить нас.

Потом я еще не раз аплодировала этому дуэту на крупных соревнованиях. Рустам и Алмаз, почти всегда отпрыгано чисто, и всегда на призовых местах. Зрители на трибунах, вечно знающие всё про всех, часто говорили про некий таинственный ключик, который Рустам подобрал к «такому сложному» коню. Я слушала их, и молча улыбалась.

[1] Русский рысак – легкоупряжная порода лошадей, выведенная в России путём воспроизводительного скрещивания лошадей орловской рысистой и американской стандартбредной пород

[2] Конкур – соревнования по преодолению препятствий

[3] Разряд – оценка достижений в определенном виде спорта

[4] КМС – кандидат в мастера спорта (один из спортивных разрядов)

[5] Стелла – (от лат. stella – звезда) женское имя

[6] Обнос – уход лошади в сторону от препятствия, которое она должна преодолеть

[7] Трензельное железо (трензель) – часть уздечки, располагается во рту лошади. Чем тоньше трензель, тем он «строже», обеспечивает более сильное воздействие на рот лошади

[8] Маршрут – путь движения, определенная последовательность преодоления препятствий от старта до финиша

[9] Повал (в конкуре) – разрушение препятствия

Екатерина Кассесинова
(июль, 2022)

Конская любовь

Много лет назад я была коноводом^[1] в одном известном столичном КСК^[2]. Каждый день после школы спешила на конюшню, где меня уже ждали лошади спортсмена конника, за которыми нужно было ухаживать – чистить, седлать, замывать ноги после работы, выполнять много других нужных и важных дел.

Одним из моих подшефных был светло-серый жеребец Пилот – красавец и умница. Про таких у нас говорили: «Беспроблемный, самовоз^[3]». Он, действительно, был настолько честный и отдатливый в работе, прыгал так аккуратно и чисто, что и вправду мог разряд привести почти любому. Главное – крепко держаться в седле и ему не мешать.

Пилот был по уши влюблен в Казарку, молодую орловскую кобылку, серую как мышь и, на мой взгляд, совершенно невзрачную.

Каждый раз, когда ее проводили мимо его денника^[4], Пилот узнавал ее моментально. Он призывно ржал, ходил по деннику кругами, а потом вдруг бросался вперед, приникал носом к решетке и тихонько что-то гугукал ей вслед.

Казарка при этом и ухом не вела. Никогда, ни единым движением, не давала она знать, что его вообще замечает.

Пилот шумно вздыхал, а я никак не могла понять, что он такого в ней нашел, что может быть у них общего. Он – белоснежный, великолепно сложенный конкурный^[5] боец и эта маленькая серенькая пигалица, плоская, как селедка, да еще прыгать толком не умеющая.

Единственно что у Казарки было примечательного – это ее шикарный хвост, не длинный, зато невероятно густой, и благодаря удачному сочетанию черных и белых волос в нем, очень похожий на хвост песца или черно-бурой лисицы. Но ведь не за хвост же она Пилоту нравилась, честное слово!

Жил у нас на конюшне еще один жеребец. Звали его Шутник, но шутить он не любил вовсе. В отличие от добродушного Пилота, нрав у Шутника был крут и опасен. По какой-то известной только ему причине, Шутник ненавидел всех лошадей без разбору, и при первом удобном случае бросался на них с зубами и копытами.

Однажды Шутник ухитрился вырваться у конюха и завидев Пилота, мирно дремавшего на развязке^[6] в проходе конюшни, бросился на него и укусил прямо за белоснежный лоснящийся бок. Укусил Шутник вроде бы несильно, но шишка на боку Пилота вздулась знатная, размером, наверное, с мой кулак, и меня, как коновода, приставили к Пилоту с ответственным заданием: мазать место укуса противоотечным средством, а для того, чтобы лучше помогало, в перерывах между применением лекарства, прикладывать к шишке лед.

И вот стоим мы с Пилотом уже третий час в деннике. Ему грустно, мне тоже невесело. Вдруг, вижу, мимо нас ведут лошадь. Казарка! Ну, думаю, сейчас начнется.

Перевела взгляд на Пилота, а он ее… даже не заметил. Как стоял, опустив голову и развесив уши, так и стоит.

Дальше произошло что-то невероятное. Казарка, которая всегда делала вид, что совершенно не замечает Пилота, вдруг резко остановилась, дернула головой и просунула свою узкую морду сквозь прутья решетки прямо к нему в денник.

И был какой-то странный момент. Момент растянутой тишины.

Я успела четко увидеть ее мягкие, как тончайший серый бархат, губы и огромный, блестящий глаз в обрамлении густых серебристых ресниц. Глаз, в которым отразились две фигурки: большая снежно-белая Пилота и маленькая с кульком льда у его бока моя.

Пилот поднял голову, насторожил уши, и шумно выдохнул, будто пробормотал что-то. И в этот миг Казарка вдруг тоже начала бормотать, беззвучно шептать ему, чуть подрагивая своими бархатными губами.

Время вокруг нас замедлилось, доли секунды растянулись на бесконечное множество долей. Было ощущение, что мы стоим сейчас совершенно отгороженные от внешнего мира, обернутые каким-то незримым покрывалом, густым и теплым.

И в этом ставшем вдруг осязаемым воздухе, Пилот и Казарка что-то говорили и говорили друг другу, а я чувствовала себя третьей лишней, прикоснувшейся к какой-то большой, незримой тайне.

Сколько это длилось – не могу сказать. Потом конюх, ведший Казарку, очнулся как ото сна, дернул чумбур^[7] недоуздка, и повел нашу подругу дальше по коридору. А мы с Пилотом еще долго смотрели вслед ее помахивающему пушистому хвосту и молчали каждый о своем.

Любовь… Ты можешь сколько угодно читать в книжках и слышать рассказы о ней, но только находясь рядом, увидев своими глазами, начинаешь чуть-чуть понимать, почему о ней столько пишут и говорят.

Прошло много лет, и каждый раз, вспоминая Пилота, я думаю не о его конкурных победах и призах. Я вспоминаю тот случай в деннике, когда время вдруг остановилось, и я в первый раз за свои 13 лет увидела, почувствовала эту незримую связь, этот обмен словами без слов. Тайну любви.

[1] Коновод – ухаживает за лошадью спортсмена конника

[2] КСК – конноспортивный комплекс

[3] Самовоз – опытный, честно работающий конь, который наверняка привезет разряд

[4] Денник – помещение на конюшне для содержания лошади без привязи

[5] Конкурный (здесь) – лошадь, выступающая в соревнованиях по преодолению препятствий

[6] Развязка – веревка или цепь, предназначенная для фиксации лошади в проходе конюшни

[7] Чумбур (чембур) – повод недоуздка для вождения и привязывания лошади

Екатерина Кассесинова
(июнь, 2022)

Ма-а

Она стоит почти не дыша перед музейной витриной, не в силах отвести взгляд от маленькой, побитой временем явно женской фигурки. Побледневшие губы послушно произносят какие-то незначащие слова, а мозг в это время продолжает лихорадочно работать.
«Палеолитическая Венера? Нет, это не Венера. Это…»
Она на мгновение отводит глаза, но мысль ушла, поймать уже невозможно.
Ее правая рука живет сейчас отдельной жизнью. Ладонь со стопроцентной ясностью чувствует все неровности зажатой в кулаке фигурки (той самой!), а большой палец привычно опускается на маленькую чуть заостренную голову без лица.
Что с ней? Откуда она может помнить – знать – эти плечи, эти тонкие едва угадывающиеся руки, сложенные на большом готовом к родам животе, и чуть согнутые ноги с крохотными округлыми ступнями?
Внезапно становится трудно дышать. Жарко или холодно – не разберешь, тело с головы до ног покрывается мурашками, а в голове начинает стучать. «Барабаны? Откуда здесь барабаны?..»
– Ну что, пойдем дальше, – голос мужа выхватывает ее из этого странного пульсирующего тумана. – Не можешь на нее наглядеться?
Что ответить? Слова не идут. Рука непроизвольно сжимается покрепче.
– Пойдем, – настойчиво тянет он, увлекая за собой – На втором этаже тоже есть на что посмотреть.
Но сосредоточится на чем-то другом ей уже невозможно. Остальная часть экспозиции сливается в бессмысленное мельтешение позолоченных рам и лиц. Лишь та фигурка доисторической «Венеры» – реальна и неотступно встает перед глазами.
За воротами музея, она не выдерживает:
– Подожди! А где были раскопки?
– Да прямо вот здесь, если верить фотографиям.
Она оглядывается на указанное место около стены, но ничего не чувствует. Взгляд медленно скользит вправо, и она вдруг замирает, захваченная какой-то необъяснимой волной возбуждения, страха и… покоя.
Снова барабаны. Нет, это не барабаны! Это руки! Несколько десятков пар ладоней бьют и бьют, подчиняя себе сердца, объединяя всех, помогая… Но чему?
– С тобой все хорошо? Ты что-то снова побледнела. Опять живот болит?
– Да нет, все нормально.
– Ты меня не пугай. Заболеть в отпуск – этого еще не хватало! Ну-ка давай, залезай в машину, замерзла уже.
А она все не может отвернуться, не в силах оторваться от вида, раскинувшегося перед ней. Пытается впитать, разглядеть, вспомнить, но глаза видят что-то не то. Вместо осеннего уныния и корявого, покрытого заплаткам асфальта, она видит бескрайние зеленые холмы и группу невысоких деревьев вдалеке. Вместо тумана и сырости вдыхает дурманящий аромат цветущей липы. Вместо криков собирающихся в теплые края галок и грачей слышит звонкую песню зяблика. Руки ее тянутся к поясу… которого нет…, и земля вдруг начинает странно покачиваться.

– Так, ну-ка пойдем. – Большие, теплые руки мужа вновь возвращают ее реальность. – Тебя что-то опять повело. Садись в машину… Вот, а теперь будем искать, где здесь можно перекусить, иначе я до дома не доеду. Кого-нибудь по дороге точно съем!
Но даже его шутливое рычание и привычное тепло машины не в силах отвлечь ее сейчас.
– Ты только не смейся, но мне та фигурка показалась безумно знакомой. Такой… родной, будто я видела ее миллионы раз.
– Да, тебя она прямо загипнотизировала. Знаешь, это все твое богатое воображение и недосып. Сегодня же загоню тебя спать пораньше!
…
Сон долго не идет к ней в эту ночь. Взбитая несколько раз подушка, откинутое в сторону одеяло; бесконечные повороты на правый бок, левый, а его все нет.
Нестерпимо жарко и душно. Запах липы сводит с ума, он смешивается с запахом пота и крови, при каждом вздохе усиливая это липкое обездвиживающее чувство беспомощности и страха.
В ушах снова эти хлопки. Мужчины, женщины, дети – все они собрались сейчас для нее у большого родового костра снаружи землянки.
Время пришло. Она знает, что они начинают стучать в ладоши уже под конец. Но что, если у нее не получится?
Низ живота снова раздирает боль, все заполняющая, одуряющая, заставляющая кричать боль. Спина горит огнем и кости плавятся, выходят из кожи.
Как долго это длится? Невозможно вынести!
Хрипя и задыхаясь, она бешено мотает головой. Она больше не может. Не сможет!
И в этот миг кто-то, кажется, старшая мать, с трудом разгибая ее судорожно сжатые пальцы, вкладывает ей в руку что-то маленькое. Фигурку… Ту самую!
«Это не Венера, это Ма-а!»
Плечики фигурки знакомо впиваются в ладонь, большой палец плотно накрывает небольшую, конусовидную голову без лица, и в голове в ритме хлопков, совпадающих с пульсом, бьется лихорадочное: «Ма-а помоги!»
Страха уже нет. Откуда-то приходят новые, свежие силы и решимость пройти до конца.
В какой-то момент, уже почти не осознавая, где она, что делать и как освободиться, она кричит, кричит… и ее крик сливается с криком новорожденного ребенка.
И запах меняется. Что-то неуловимое в воздухе. Расширенными ноздрями она вдыхает этот долгожданный особый запах – младенца, рождения и новой жизни.
Ма-а забирают из ее ослабевшей руки. Старшая матерь с нею, она осторожно и торжественно прикладывает фигурку поочередно к своему лбу, лбу роженицы и наконец к склоненной головке малыша.
Хлопки снаружи стихают. Неуклюже вытирая горячий, жалящий глаза пот, она медленно поднимает голову навстречу человеку, вошедшему в землянку.
Невозможно оторваться от его лица, и от этих глаз, смотрящих сейчас на нее. На его почти черном от бороды и сажи лице они светятся как два маленьких кусочка чистого голубого-голубого неба. Одобрительно, понимающе. Она знает эти глаза!
Одной рукой прижимая к себе их новорожденную девочку, она тянется к нему, силится сказать что-то, и вдруг летит куда-то, проваливаясь в густой и влажный пульсирующий туман.
…
Слабое дуновение на разгоряченной щеке. Она осторожно разлепляет веки и вдруг вздрагивает, встречаясь с теми же такими родными небесно-голубыми глазами, в упор смотрящими на нее.
– Как спалось? – Заговорщицки улыбается муж.
– Странно. А тебе? – Спрашивает она, откидывая с лица мокрые спутанные волосы.
– Тоже странно.
– Кажется, у нас будет ребенок. – Долгожданная миллионами пар фраза звучит сейчас как-то просто и буднично-обыденно.
– Девочка, – уверенно кивает он.
– Да, – нерешительно начинает она. – Мне снилось…
– Я знаю. Я был там с тобой.
…
Она стоит почти не дыша, в миллиметре от музейной витрины, за которой все также, как и год назад, покоится древняя статуэтка маленькой безликой Венеры – Маа.
Глаза сосредоточенно зажмурены, губы напряжены, а руки до боли сжаты в кулаки. Еще мгновение и она сдается, отчаянно мотая головой:
– Я ничего не чувствую. Вообще ничего! Запахи, шумы, прикосновения – все исчезло, ничего не осталось. Что же это было? Узнаем ли мы когда-нибудь?
– Может, когда за вторым пойдем. – Тихо отвечает муж, поудобнее устраивая на плече их спящую дочку.

Екатерина Кассесинова
(май, 2022)

Встреча у подъезда

– Ой, Маша, привет!
– Здравствуйте, Анжелика Семеновна.
– Я смотрю вы с мужем второй день сумки с книгами в машину грузите. Переезжаете куда?
– Да нет. На дачу книги везем, там легче читается.
– Ну да, ну да. Мать-то твоя тоже всё книги из дома выносила, продавала…
– А я читаю.
– Вот молодец! Помню, какая ты в школе оторва была, вечно перебивалась с двойки на тройку. Всем домом за тебя переживали.
– Было дело… Вы еще тогда помнится на родительском собрании кричали, что не позволите дочери алкашки и преступницы учиться вместе с вашей дочерью. Пришлось мне после 9-го класса уйти.
– Ой, к чему теперь вспоминать! Кто же знал, в кого ты вырастешь… Ты должна понимать: чистые воспитанные детки должны учиться с такими же чистыми и честными. Должны набираться культуры, а не грязи с улицы.
– Очень хорошо Вас понимаю!
– Ну да, ну да. Но ты тоже молодец. Надо же, и в институт сама поступила, и вон мужа какого отхватила. Кто-то даже говорил, диссертацию пишешь?
– Кандидатскую или докторскую?
– Откуда мне знать? Знаешь, я теперь дочери и внуку тебя всегда в пример ставлю. Что ты смеешься?
– Я не лучший пример.
– Да уж получше моего внучкá-оболтуса! Целыми днями где-то пропадает, совершенно невозможно контролировать. Смотри, говорю, вылетишь из университета. Устала уже платить за каждый зачет! Что ты опять улыбаешься?
– Дорогая Анжелика Семеновна, поверьте, мне сейчас совершенно не смешно. Хорошо знаю вашего внука. К сожалению, его пришлось отчислить месяц назад, за неуспеваемость. Что касается остальных его подвигов – вам лучше спросить у него.
– То есть как это – знаешь? Как отчислить? Подожди, а какая теперь у тебя фамилия? Получается, ты и есть ихняя новая неподкупная декан?
– Выходит, так. Вы уж простите, Анжелика Семеновна, я побегу. Куча дел. Книги на дачу отвести надо.
– Ну да, ну да. Постой, как же это? Молодец какая…

Екатерина Кассесинова
(апрель, 2022)

Призвание

Жила была когда-то одна маленькая девочка в маленьком старом городе, расположенном в самом сердце России. Девочка эта очень любила лошадей, но о поездках верхом не могло быть и речи. Девочка была больна, она не могла ходить и постоянно сидела дома.

Родители как могли пытались ее отвлечь от грустных мыслей, но ничего не помогало. Девочка чувствовала, что отличается от остальных детей и это очень ее тяготило.

Она не хотела ничем заниматься. Ни один школьный предмет ей не нравился. Чтение тоже казалось ей слишком скучным занятием. Девочка часами сидела на диване и смотрела телевизор, постоянно переключая каналы.

Однажды, в телевизоре она увидела передачу про море и детей, которые лепили на берегу замки из песка. Но в этот раз передача не вызвала у нее чувство горечи и отчаяния. Она не отрываясь смотрела на песчаные фигуры и… хотела сделать такие же.

В доме никого не было. С трудом добравшись до хлебницы на кухне, девочка достала хлеб и попыталась лепить из него фигурки. Получалось это не очень хорошо, но она с упоением продолжала занятие.

Когда родители вернулись домой, они не стали ругать девочку за то, что она израсходовала весь хлеб в доме.

Папа улыбнулся, молча взял сумку и пошел в магазин. Вернувшись он протянул девочке коробку самого лучшего пластилина, какой он смог найти в их маленьком городе. Девочка сразу же начала что-то лепить, а мама, увидев восторг на личике дочери, расплакалась.

С тех пор прошло много лет. Девочка выросла и стала известным скульптором. Она делает великолепные миниатюрные скульптуры людей и животных. Особенно ей удаются фигурки лошадей.

Когда у нее спрашивают, что бы она хотела изменить в своей жизни, она неизменно отвечает: «Я хотела бы, чтобы мое призвание пришло ко мне намного раньше».

Екатерина Кассесинова
(ноябрь, 2021)