Вера была самой необычной девочкой в нашей учебной группе.

На тренировку она всегда приезжала не одна, а с сопровождающим. Между собой мы почему-то сразу решили, что этот солидный пожилой дядечка в длинном плаще и смешной раздвоенной сверху шляпе был ее дедушкой. Но не вопрос родства занимал нас. Нам, самостоятельным советским школьницам, больше всего хотелось знать, почему кому-то нужно было приезжать с ней.

Несколько раз мы заговаривали с Верой об этом, но она всегда отмалчивалась. Вера вообще старалась вести себя незаметно. Только в ее случае это было невозможно.

Вера носила самые настоящие бриджи! Нежно-бежевые, в мелкий рубчик и с коричневой замшевой леей^[1] на коленях. Предмет бесконечной зависти большинства из нас, одетых кто во что горазд – треники с вытянутыми коленками, шерстяные штаны от лыжного костюма, даже рейтузы.

Еще у Веры были настоящие заграничные сапоги для верховой езды. Не чета нашим отечественным кирзачам, часто на несколько размеров больше, да зимним сапожкам самых разных вариаций.

Ездила Вера всегда на одной и той же лошади – спокойной как удав, возрастной тракененской Астре. Говаривали, об этом тренера лично просил сопровождающий ее дедушка. Ездила она довольно хорошо, к лошади относилась ровно. Но азарта прыгать, желания показать себя перед тренером в ней не замечалось. Вера просто приходила на тренировку, выполняла все команды тренера, потом быстро прощалась с ребятами и уезжала прочь.

Никогда она не оставалась попить чай или просто поговорить. Вера вообще мало с кем общалась. Да и мы не хотели беспокоить ее светлость, Аристократку, как все за глаза не сговариваясь называли ее.

В ней, действительно, было что-то аристократическое, не наше, вызывающее одновременно раздражение и жгучий интерес. Подчеркнуто прямая спина, строго разделенные на прямой пробор и затянутые в тугую косу волосы. Ноль косметики на лице, и эта ее вечная полуулыбка.

Ходил слух, что помимо верховой езды, дедушка водит ее на уроки французского, музыки, и еще на бальные танцы – вещи на наш авторитетный взгляд совершенно бесполезные, не имеющие к лошадям отношения.

Помощи же на конюшне от нее не было никакой. Никогда она не раздавала с нами сено, не участвовала в сортировке и мытье мелкой жухловатой моркови, которую нам периодически завозили с овощехранилищ на корм лошадям.

Да что говорить. Вера никогда не чистила свою лошадь сама! Ее дедушка платил настоящие деньги и мы, простые девчонки, в очередь выстраивались, чтобы почистить для нее старушку Астру перед тренировкой.

Вера при этом стояла рядом, пальцами в узких черных перчатках медленно гладила бархатистый лошадиный нос, и они с Астрой будто о чем-то разговаривали, склонившись друг к другу головами.

Еще Веру всегда шокировало, как наш конюх при подбивке^[2] денника собирает конский навоз и кидает его в тачку голыми руками.

– Я бы так не смогла, – сказала она как-то деду.

– Тебе и не надо, – ласково улыбнулся он в ответ.

В общем, не о чем нам было с ней говорить. И никогда мы с ней вплотную не пересекались, до одного хмурого осеннего дня, когда Вера пришла на конюшню с лицом, красным от слез, и двумя огромными коробками тортов в обеих руках.

–  Я ухожу, – слегка в нос сказала она. – Последние классы школы впереди, и папа хочет, чтобы я больше училась, готовилась в институт.

Так мы узнали, что приезжавший – это не дедушка ее, а папа. Причем, папа не простой. Он был академиком, доктором наук, только я не запомнила, каких.

После тренировки мы хорошо и шумно посидели. Всегда молчаливый папа Веры оказался разговорчивым и интересным. Он рассказывал разные истории, много смеялся, шутил. Вера, напротив, сидела грустная и низко наклоняла голову, старалась спрятать слезы. Но как тут скроешь – они текли все время.

Наверное, поэтому они так быстро засобирались домой, и Верин папа пошел забирать ее вещи. И тут, сама не знаю почему, я подошла к ней. Мы не были друзьями. Она ни с кем не была особенно близка на конюшне. Но в первый раз при мне кто-то уходил вот так – раз и с концами, и я отважилась спросить:

–  Неужели ты сможешь взять и уйти от лошадей? Навсегда? И даже на каникулы приходить не будешь?

–  Легче порвать сразу, – тихо ответила Вера и отвернулась.

–  Я бы никогда! Неважно как, но осталась бы с лошадьми!

–  Отец говорит, учеба превыше всего… – Голос Веры прозвучал устало. – Но я еще вернусь! – Вдруг сказала она твердо. Махнула рукой и пошла прочь.

Не думала я, что мы когда-нибудь встретимся, а вот довелось. Лет десять спустя я проходила производственную практику в одном из крупнейших конных заводов нашей страны. Собирала материал для диплома, с немым восторгом смотрела на выдающихся лошадей – отцов, матерей, бабок тех современных чемпионов, которые сейчас побеждают на ипподромах. И вдруг там, на маточной^[3] конюшне конзавода, я встретила ее, ту самую Веру.

Узнала я ее сразу же, она мало изменилась за эти годы. Подошла, представилась. Сначала непонимание в глазах, а потом она тепло, искренне улыбнулась:

–  Да, я тебя помню! Всегда знала, что мы еще увидимся. Сама не знаю, почему.

Мы разговорились. Оказалось, что она после школы поступила в знаменитую Тимирязевку. На последнем курсе попала на практику в конезавод, да тут и осталась. Уже три года работает Вера конюхом, и не видит в этом ничего необычного.

– Знаешь, – сказала она, – вот ведь как в жизни бывает. Папа хотел, чтобы я пошла в науку, но не мое это. Переучилась я, перегорела. Руками работать хочу!

С этими словами Вера зашла в раскрытую дверь пустого денника, нагнулась, подняла с опилок крупный навозный катышек и метко отправила его в стоящую неподалеку свободную тачку.

---

[1] Леи – кожаные или тканевые нашивки на брюках для верховой езды в местах, которые при езде соприкасаются с седлом

[2] Подбивка – удаление из денника навоза в течение дня

[3] Маточная конюшня – конюшня конного завода, где содержится племенные кобылы-матки, а также жеребцы-производители

.

Екатерина Кассесинова
(октябрь, 2022)