Она стоит почти не дыша перед музейной витриной, не в силах отвести взгляд от маленькой, побитой временем явно женской фигурки. Побледневшие губы послушно произносят какие-то незначащие слова, а мозг в это время продолжает лихорадочно работать.
«Палеолитическая Венера? Нет, это не Венера. Это…»
Она на мгновение отводит глаза, но мысль ушла, поймать уже невозможно.
Ее правая рука живет сейчас отдельной жизнью. Ладонь со стопроцентной ясностью чувствует все неровности зажатой в кулаке фигурки (той самой!), а большой палец привычно опускается на маленькую чуть заостренную голову без лица.
Что с ней? Откуда она может помнить – знать – эти плечи, эти тонкие едва угадывающиеся руки, сложенные на большом готовом к родам животе, и чуть согнутые ноги с крохотными округлыми ступнями?
Внезапно становится трудно дышать. Жарко или холодно – не разберешь, тело с головы до ног покрывается мурашками, а в голове начинает стучать. «Барабаны? Откуда здесь барабаны?..»
– Ну что, пойдем дальше, – голос мужа выхватывает ее из этого странного пульсирующего тумана. – Не можешь на нее наглядеться?
Что ответить? Слова не идут. Рука непроизвольно сжимается покрепче.
– Пойдем, – настойчиво тянет он, увлекая за собой – На втором этаже тоже есть на что посмотреть.
Но сосредоточится на чем-то другом ей уже невозможно. Остальная часть экспозиции сливается в бессмысленное мельтешение позолоченных рам и лиц. Лишь та фигурка доисторической «Венеры» – реальна и неотступно встает перед глазами.
За воротами музея, она не выдерживает:
– Подожди! А где были раскопки?
– Да прямо вот здесь, если верить фотографиям.
Она оглядывается на указанное место около стены, но ничего не чувствует. Взгляд медленно скользит вправо, и она вдруг замирает, захваченная какой-то необъяснимой волной возбуждения, страха и… покоя.
Снова барабаны. Нет, это не барабаны! Это руки! Несколько десятков пар ладоней бьют и бьют, подчиняя себе сердца, объединяя всех, помогая… Но чему?
– С тобой все хорошо? Ты что-то снова побледнела. Опять живот болит?
– Да нет, все нормально.
– Ты меня не пугай. Заболеть в отпуск – этого еще не хватало! Ну-ка давай, залезай в машину, замерзла уже.
А она все не может отвернуться, не в силах оторваться от вида, раскинувшегося перед ней. Пытается впитать, разглядеть, вспомнить, но глаза видят что-то не то. Вместо осеннего уныния и корявого, покрытого заплаткам асфальта, она видит бескрайние зеленые холмы и группу невысоких деревьев вдалеке. Вместо тумана и сырости вдыхает дурманящий аромат цветущей липы. Вместо криков собирающихся в теплые края галок и грачей слышит звонкую песню зяблика. Руки ее тянутся к поясу… которого нет…, и земля вдруг начинает странно покачиваться.

– Так, ну-ка пойдем. – Большие, теплые руки мужа вновь возвращают ее реальность. – Тебя что-то опять повело. Садись в машину… Вот, а теперь будем искать, где здесь можно перекусить, иначе я до дома не доеду. Кого-нибудь по дороге точно съем!
Но даже его шутливое рычание и привычное тепло машины не в силах отвлечь ее сейчас.
– Ты только не смейся, но мне та фигурка показалась безумно знакомой. Такой… родной, будто я видела ее миллионы раз.
– Да, тебя она прямо загипнотизировала. Знаешь, это все твое богатое воображение и недосып. Сегодня же загоню тебя спать пораньше!
…
Сон долго не идет к ней в эту ночь. Взбитая несколько раз подушка, откинутое в сторону одеяло; бесконечные повороты на правый бок, левый, а его все нет.
Нестерпимо жарко и душно. Запах липы сводит с ума, он смешивается с запахом пота и крови, при каждом вздохе усиливая это липкое обездвиживающее чувство беспомощности и страха.
В ушах снова эти хлопки. Мужчины, женщины, дети – все они собрались сейчас для нее у большого родового костра снаружи землянки.
Время пришло. Она знает, что они начинают стучать в ладоши уже под конец. Но что, если у нее не получится?
Низ живота снова раздирает боль, все заполняющая, одуряющая, заставляющая кричать боль. Спина горит огнем и кости плавятся, выходят из кожи.
Как долго это длится? Невозможно вынести!
Хрипя и задыхаясь, она бешено мотает головой. Она больше не может. Не сможет!
И в этот миг кто-то, кажется, старшая мать, с трудом разгибая ее судорожно сжатые пальцы, вкладывает ей в руку что-то маленькое. Фигурку… Ту самую!
«Это не Венера, это Ма-а!»
Плечики фигурки знакомо впиваются в ладонь, большой палец плотно накрывает небольшую, конусовидную голову без лица, и в голове в ритме хлопков, совпадающих с пульсом, бьется лихорадочное: «Ма-а помоги!»
Страха уже нет. Откуда-то приходят новые, свежие силы и решимость пройти до конца.
В какой-то момент, уже почти не осознавая, где она, что делать и как освободиться, она кричит, кричит… и ее крик сливается с криком новорожденного ребенка.
И запах меняется. Что-то неуловимое в воздухе. Расширенными ноздрями она вдыхает этот долгожданный особый запах – младенца, рождения и новой жизни.
Ма-а забирают из ее ослабевшей руки. Старшая матерь с нею, она осторожно и торжественно прикладывает фигурку поочередно к своему лбу, лбу роженицы и наконец к склоненной головке малыша.
Хлопки снаружи стихают. Неуклюже вытирая горячий, жалящий глаза пот, она медленно поднимает голову навстречу человеку, вошедшему в землянку.
Невозможно оторваться от его лица, и от этих глаз, смотрящих сейчас на нее. На его почти черном от бороды и сажи лице они светятся как два маленьких кусочка чистого голубого-голубого неба. Одобрительно, понимающе. Она знает эти глаза!
Одной рукой прижимая к себе их новорожденную девочку, она тянется к нему, силится сказать что-то, и вдруг летит куда-то, проваливаясь в густой и влажный пульсирующий туман.
…
Слабое дуновение на разгоряченной щеке. Она осторожно разлепляет веки и вдруг вздрагивает, встречаясь с теми же такими родными небесно-голубыми глазами, в упор смотрящими на нее.
– Как спалось? – Заговорщицки улыбается муж.
– Странно. А тебе? – Спрашивает она, откидывая с лица мокрые спутанные волосы.
– Тоже странно.
– Кажется, у нас будет ребенок. – Долгожданная миллионами пар фраза звучит сейчас как-то просто и буднично-обыденно.
– Девочка, – уверенно кивает он.
– Да, – нерешительно начинает она. – Мне снилось…
– Я знаю. Я был там с тобой.
…
Она стоит почти не дыша, в миллиметре от музейной витрины, за которой все также, как и год назад, покоится древняя статуэтка маленькой безликой Венеры – Маа.
Глаза сосредоточенно зажмурены, губы напряжены, а руки до боли сжаты в кулаки. Еще мгновение и она сдается, отчаянно мотая головой:
– Я ничего не чувствую. Вообще ничего! Запахи, шумы, прикосновения – все исчезло, ничего не осталось. Что же это было? Узнаем ли мы когда-нибудь?
– Может, когда за вторым пойдем. – Тихо отвечает муж, поудобнее устраивая на плече их спящую дочку.

Екатерина Кассесинова
(май, 2022)